Я лежу, и мое тело все еще помнит каждое прикосновение. Воздух в комнате густой, пахнет кожей, солью и нами. Глубокая, почти болезненная полнота внутри меня медленно отступает, сменяясь странным, разлитым по всему телу расслаблением. Я чувствую легкую пульсацию — отголосок его ритма, который еще недавно был моим собственным. Это та самая тишина, из которой рождаются самые откровенные рассказы после анала с неграми — истории, которые шепчешь себе под потолок, пока тело еще трепещет.
Его рука лежит на моем бедре, тяжелая и теплая. Я прикрываю глаза, и передо мной снова вспыхивают кадры: его темная кожа на фоне белых простыней, мускулы, играющие под моими ладонями, его низкий голос, смешивающийся с моими стонами. Это было больше, чем просто соединение тел. Это было поглощение, растворение. И теперь, в этой послесладостной истоме, я понимаю, что именно в такие моменты и пишутся те самые рассказы после анала с неграми — не для чужих ушей, а для памяти собственной плоти, которая все еще горит.
По спине пробегает долгая, ленивая дрожь, последний аккорд симфонии чувств. Я погружаюсь в блаженство, которое не имеет формы, а только вкус — металлический, животный, настоящий. И знаю, что завтра, может быть, я попытаюсь облечь это в слова. Но никакие слова не передадут того, как трепетало все внутри, как границы моего «я» растворялись, оставляя только чистую, ослепительную интенсивность. Опыт, из которого и состоят все подлинные рассказы после анала с неграми — сокровенные, жаркие, навсегда врезающиеся в память кожи.