Его дыхание было горячим у моего уха, а рука, тяжелая и влажная, лежала на моем бедре. Мы замерли у окна, в темноте гостиной, прижатые друг к другу. С улицы доносился смех и музыка — у соседей опять вечеринка.
— Слышишь? — прошептал он, и его губы коснулись моей шеи. — Опять про нас.
Я прислушалась. Сквозь приоткрытую форточку плыли обрывки фраз, пьяные и развязные.
«…а я говорю, эта парочка на третьем… тихие такие… наверное, скучно…»
«Да брось, — перебил другой, хриплый голос. — Видел я ее в лифте. В таких юбках не ходят для скуки. Гадаю только, кто у них в доме хозяин… Может, она его на поводке водит? Или он ее так… знаешь, по-особенному…»
Слова «по-особенному» прозвучали с таким грязным, понимающим смешком, что по моей спине пробежали мурашки. Стыд, острый и жгучий, тут же накрыл с головой. Но следом, предательски и неумолимо, разлилось тепло — низом живота, ставшим вдруг тяжелым и пульсирующим. Он почувствовал это — его ладонь съехала ниже, сжав мою плоть через тонкую ткань ночнушки.
— Они правы, — его голос был густым, как мед. — Я тебя так и хочу. Особенно. Сзади. Чтобы только я знал, какая ты на самом деле.
Его палец, упрямый и настойчивый, нашел щель между ягодиц, прижался к самому запретному месту через шелк. Я вскрикнула, но звук застрял в горле. Это было невыносимо — эта наглая откровенность за стеной и его тихий, властный шепот, его палец, рисующий круги там, где я была так тесна и неприкосновенна. Мир сузился до точки жгучего стыда и еще более жгучего желания. Я откинула голову ему на плечо, сдаваясь, позволя