Все началось с томления. С того густого, сладкого томления, которое разливается по телу, когда знаешь, что сейчас будет что-то важное. Мы с ним лежали в полумраке, и его пальцы, скользя по моей спине, уже рисовали ту самую историю, которую я боялась и ждала. Шепотом, губами касаясь мочки моего уха, он спросил: «Можно?». И в этом «можно» было столько обещаний, что мое «да» выдохнулось само.
Это была наша история первого анала. История, которую мы писали медленно, с трепетом новичков. Он не торопился, его пальцы, смазанные прохладным лубрикантом, ласкали, готовили, растягивали ту самую тугую розетку, пока все мое тело не заныло от предвкушения. Я чувствовала каждое движение, каждый микрон проникновения, и это было не больно — это было ново, странно и невероятно интимно.
Когда он вошел, я замерла от ощущения полноты. Абсолютной, всепоглощающей. Это было иначе, чем вагинальный секс — глубже, острее, словно он касался самой сути меня. Он двигался плавно, и внутри меня зародилась глухая, нарастающая пульсация, бившая в такт нашему соединенному дыханию. Я обернулась, чтобы увидеть его лицо, и в его глазах читался тот же трепет. Так мы и творили эту историю первого анала — шепотом, поцелуями, слиянием тел.
А потом томление сменилось чем-то ярким и неудержимым. Пульсация превратилась в вихрь, полнота — в раскаленный шар, распирающий изнутри. Я уже не могла сдерживать стонов, мое тело выгибалось, ловя его ритм, пока волна экстаза не накрыла с головой, дикая и совсем не похожая на все, что я знала раньше. Он, почувствовав мои конвульсии, издал низкий стон и, сделав несколько последних глубоких толчков, замер, заполняя меня теплом.
Мы лежали, сплетенные, и тишину нарушал только стук наших сердец. История первого анала перестала быть просто историей. Она стала частью нас.