Ее дыхание было горячим у меня в шее, а тяжелое, невероятно мягкое тело прижимало меня к прохладной простыне. Комната тонула в полумраке, и только полоска света из-под шторы выхватывала блеск пота на ее полных плечах.
— Ты уверен? — прошептала она, и в ее голосе я услышал ту же смесь желания и неуверенности, что бушевала во мне. Моя рука скользнула по ее пышному бедру, ощущая под пальцами бархатистую кожу и упругую плоть.
— Да, — мой собственный голос прозвучал хрипло. — Очень.
Я чувствовал, как нарастает возбуждение, тугая, почти болезненная пульсация внизу живота. Но вместе с ним поднимался и стыд — липкий, неотвязный. Стыд от того, как мы жаждали именно этого, от грубости моих рук, впивающихся в ее щедрые формы, от ее сдавленного стона, когда я смазал пальцы и начал осторожно, так осторожно готовить ее.
— Медленно… — выдохнула она, и ее тело на мгновение напряглось, а потом сдалось, приняв меня. Ощущение было ослепительным, невыносимо тесным и горячим. Ее спина выгнулась, и я услышал собственный стон. Мир сузился до этой точки невероятного соединения, до хриплого дыхания и шепота:
— Вот так… да, вот так…