Его пальцы впились мне в бёдра, влажные от пота. Губы обжигали шею, а низкий голос, срываясь на шёпот, повторял в такс каждому толчку: «Ты же этого хотел, да?».
Гараж пахло бензином, пылью и нами – нашим сексом. Я стоял, согнувшись над капотом старого «Запорожца», и каждый его рывок вгонял меня глубже в этот металлический холод, от которого теперь не было спасения. Сначала было больно – острая, разрывающая сухость, от которой я всхлипнул и вцепился в ржавый край. Но потом… Потом боль смешалась с чем-то невыносимо плотным, наполняющим. Он двигался уже увереннее, глубже, и внутри меня начало разливаться странное, постыдное тепло.
«Расслабься, – прошептал он, и его рука скользнула по моему животу вниз. – Всё хорошо».
Но ничего не было хорошо. Было дико. Я чувствовал каждую прожилку, каждый нерв, каждый сантиметр его внутри себя. Стыд сжигал щёки, но тело, предательское и влажное, отвечало на каждый толчок встречным движением. Возбуждение, тягучее и липкое, сдавливало низ живота. Мир сузился до хриплого дыхания у моего уха, до скрипа кроссовок по бетону и до этого нарастающего давления, которое уже не было болью, а было чем-то неизбежным.
«Я не могу…» – вырвалось у меня, когда его пальцы сомкнулись вокруг меня.
«Можешь, – его голос прозвучал как приказ. – Кончай».
И я кончил. Судорожно, с тихим стоном, глядя, как капли падают на серый металл капота. А он, с последним, глубоким толчком, замер внутри меня, и я почувствовал, как его тепло разливается у меня в животе, смывая последние остатки стыда странным, животным удовлетворением.