Его пальцы скользнули вниз по моей спине, задерживаясь на краешке трусиков. Я замерла, прижавшись лбом к прохладному стеклу окна, за которым темнел спящий дачный поселок.
— Ты же хочешь? — его губы коснулись мочки моего уха, голос был низким, густым от желания.
Я кивнула, не в силах вымолвить слово. Хотела. Безумно. Но там… Мы никогда не заходили так далеко.
— Расслабься, — он прошептал, и его ладонь легла на мою ягодицу, твердая и властная. Стыд полыхнул во мне жаркой волной. Я чувствовала, как предаю каждое бабушкино наставление о «приличиях», которые она вбивала мне в голову все каникулы. Но ее же голос, хрипловатый от сигарет, звучал у меня в памяти: «Живи, внучка, пока молодая. Греши, если тянет».
Это она, кстати, подсунула мне сегодня вечером в сумочку тот самый маленький флакон, многозначительно подмигнув. «Смазка, — буркнула она. — На всякий случай». Я тогда покраснела до корней волос.
А сейчас ее «на всякий случай» лежало на тумбочке. И ее же благословение, странное и пугающее, жгло меня изнутри сильнее, чем стыд.
Его палец, смазанный прохладным гелем, осторожно коснулся запретного места. Я вздрогнула, вжавшись в стекло. Страх и дикое, животное возбуждение сплелись в тугой клубок в низу живота.
— Бабка у тебя огонь, — хрипло рассмеялся он, чувствуя, как я вся дрожу. — Не бойся.
И я перестала бояться. Потому что это был мой выбор. Мой грех. Мое падение, на которое меня, как ни дико, благословила седая старушка с глазами молодой девчонки. Его движение стало увереннее, и я застонала, отдаваясь набегающей волне совершенно нового, острого ощущения.