Все началось с того самого вечера, когда вино лилось рекой, а наши прикосновения стали смелее. Мы лежали на полу среди разбросанных подушек, и его губы обжигали мое плечо, а пальцы нетерпеливо стягивали с меня шелк. В голове гудело от шампанского, и мир стал мягким, податливым, лишенным острых углов страха.
«Я хочу… чтобы ты читал меня», — прошептал он, и его дыхание, пахнущее гранатом и мятой, обожгло ухо. — «Читал, как открытую книгу. До самой последней, сокровенной страницы».
Я понял его с полуслова. Это было то самое предложение, та самая игра, о которой мы шептались в темноте. Читать пьяный анал — означало погрузиться в текст моего тела с упоением, вникая в каждый стон, в каждый вздох, расшифровывая дрожь кожи. Его ладонь скользнула вниз по моему животу, и я почувствовал, как все внутри сжалось в предвкушении, а затем — волной жаркого расслабления.
Когда его палец, смазанный прохладным лубрикантом, нашел ту самую запретную точку, по спине побежали мурашки. Не от страха, а от осознания, как безгранично я ему доверяю в эту пьяную, прекрасную ночь. Было медленно, терпеливо, и каждый новый виток, каждое новое проникновение было как прочтение новой главы. Боль, острая и краткая, тут же растворялась в нарастающем экстазе, превращаясь в глубокую, всепоглощающую пульсацию.
Он вошел полностью, и мир сузился до точки нашего соединения. Это и было то самое умение — читать пьяный анал, чувствовать малейшее изменение ритма, отвечать на него движением бедер, заглушенным стоном в подушку. А потом наступило облегчение — не физическое, а душевное, катарсис полной отдачи. Я обернулся к нему, и наши взгляды встретились. Мы оба знали, что эта история, начавшаяся с небрежной фразы при свечах, только что обрела свою самую откровенную главу.