Тишина в комнате была густой, звенящей. Я слышал только прерывистое дыхание Кати и стук собственного сердца в висках. Мы лежали на боку, я — сзади, мое тело прижато к ее спине, а рука обнимала ее за талию. Сквозь тонкую ткань ее ночнушки я чувствовал каждый ее вздох, каждое движение ребер.
«Ты уверен?» — ее голос был едва слышным шепотом, полным того же стыдливого любопытства, что бушевало и во мне.
Я не ответил словами, только притянул ее ближе, чувствуя, как мое возбуждение упирается в упругость ее ягодиц. Моя свободная рука скользнула под подол, медленно, давая ей время передумать. Ладонь скользнула по внутренней стороне бедра, к самой сокровенной теплоте. Она вздрогнула, прошептав мое имя, и прижалась задом еще сильнее.
Это был наш секрет, наша запретная история, которую мы писали вместе в темноте. Стыд обжигал щеки, но желание было сильнее. Я чувствовал, как ее тело откликается — влажное, податливое, но в этой новой области все еще было напряжение.
«Нежно, — попросила она, поворачивая голову так, что ее дыхание коснулось моей шеи. — Только нежно и понемногу».
Мой палец, смазанный ее собственной влагой, нашел узкое, запретное отверстие. Круг мышц сжался от прикосновения, а затем, под моим настойчивым, но осторожным давлением, начал медленно поддаваться. Катя вскрикнула, не от боли, а от шока нового ощущения — глубокого, неожиданного проникновения. Ее рука сжала мою на ее животе, пальцы вцепились в меня, и в этом смеси боли, стыда и дикого возбуждения мы замерли на пороге того, что изменит все.