Его рука лежала на моей талии, горячая и тяжелая, как всегда после дежурства. Запах казармы, пота и чего-то металлического все еще витал в нем, но это был его запах. Запах мужа. Запах человека, который сейчас, в полумраке нашей спальни, был не капитаном, а просто мужчиной.
— Устал? — тихо спросила я, чувствуя, как его пальцы впиваются в мое бедро.
— Жутко, — его голос был хриплым, усталым. Но в нем прозвучало знакомое напряжение, та особая требовательность, которая заставляла мое сердце биться чаще. — Но не настолько, чтобы не хотеть тебя.
Его губы коснулись моего плеча, а рука поползла выше, поднимая край моей шелковой ночнушки. Я зажмурилась. Мы занимались любовью так часто, но сегодня в его прикосновениях была какая-то новая, тревожная настойчивость. Его ладонь легла на мой живот и потянула меня назад, к себе, плотнее прижимая к его телу. Я почувствовала его возбуждение сквозь тонкую ткань его боксеров.
— Я хочу тебя сегодня… по-другому, — прошептал он в самое ухо, и от его дыхания по спине побежали мурашки. Его пальцы скользнули вниз, обводя контур моих бедер, и остановились на самой чувствительной, запретной границе. Мое тело вздрогнуло от неожиданности и острого, почти болезненного возбуждения.
— Сереж… — вырвалось у меня сдавленно. Это было «нет», но прозвучало как «боюсь». Стыд обжег щеки. Мысль о том, куда он хочет войти, казалась невозможной, греховной. Жена офицера… как я могу? Но его настойчивая ладонь, его твердое, знающее свое желание тело за спиной парализовали волю.
— Расслабься, — его голос стал командным, тем самым, что не терпит возражений. И в этой интимной тишине он действовал сильнее любого приказа. — Я буду очень медленно. Доверься мне.