Его пальцы скользнули ниже, обходя то место, куда я привыкла, и я замерла. Голос в трубке был спокоен, обыденен: «Да, дорогой, купила молоко». А в это время ладонь незнакомца легла мне на живот, прижимая к стене холодного лифта.
«Скоро буду», — выдохнула я в телефон, чувствуя, как по спине бежит горячая волна стыда. Но стыд странным образом распалял. Когда мы остались одни, он не стал ничего спрашивать. Просто развернул меня, и я, покорно облокотившись о зеркало, услышала звук расстегивающейся молнии.
«Ты уверена?» — его дыхание обожгло шею. Вместо ответа я лишь глубже прогнулась, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле. Первый толчок был резким, непривычным, граничащим с болью. Я вскрикнула, закусив губу. «Тише, — прошептал он, — а то услышат». И эта опасность, этот запрет — быть пойманной здесь, в таком виде — заставили всё внутри сжаться в тугой, невыносимо сладкий узел.
Боль уступила место иному чувству — грубому, заполняющему до краёв. Каждый его рывок отдавался унизительным, порочным удовольствием. Я ловила в зеркале своё отражение: растрёпанные волосы, полузакрытые глаза, губы, приоткрытые для беззвучных стонов. Мысль о муже, который ждал меня с пакетом молока, больше не вызывала угрызений. Она лишь подливала масла в огонь, превращая меня в ту, кем я никогда не думала стать — жаждущую, алчную, потерявшую стыд.