Его пальцы скользнули под резинку моих кружевных трусиков, и я замерла, чувствуя, как все внутри меня сжимается от предвкушения и стыда. Мы стояли в пустом классе после родительского собрания, и запах мела, дерева и его парфюма смешивался в головокружащий коктейль.
— Марина Сергеевна, — его горячее дыхание обожгло шею. — Вы такая… собранная на уроках. А я все думал, какая вы на самом деле.
Его ладонь легла мне на живот, прижимая к столу, заваленному тетрадями. Я не сопротивлялась. Не хотела. Жар разливался по низу живота, пульсируя навязчивой, неприличной мыслью. Он был отцом моего ученика, а я — его учительницей. Это было чудовищно. И от этого — еще нестерпимее.
— Мы не должны… — выдохнула я, но мое тело выгнулось навстречу его твердой мужественности, упиравшейся в мою поясницу.
— Должны, — перебил он тихо, но властно. Его пальцы ушли глубже, обходя влажную преграду, и коснулись совсем другого, запретного места. Я вздрогнула, и волна жгучего стыда накрыла с головой. Я никогда… Никто не трогал меня там.
— Вот здесь, — прошептал он, кружа подушечкой пальца вокруг тугого колечка. — Я хочу вас здесь, Марина Сергеевна. Вы позволите?
Мое «нет» застряло в горле, превратившись в стон. Стыд смешивался с диким, животным возбуждением. Он достал маленький флакон, и звук щелчка крышки прозвучал неприлично громко. Холодная жидкость капнула на ту самую точку, и я зажмурилась, чувствуя, как мое тело, вопреки всем законам, предательски раскрывается навстречу его настойчивым ласкам.