Я замерла у двери его кабинета, прислушиваясь к стуку собственного сердца. Сквозь щель просачивался желтый свет и запах его одеколона, смешанный с коньяком. Я знала, что он один.
— Пап? — мой голос прозвучал как чужие, слишком высоко.
Он откинулся в кресле, галстук был ослаблен. Его взгляд, тяжелый и оценивающий, скользнул по моему тонкому шелковому халатику, который я надела специально. Внутри все сжалось от страха и дикого, стыдного возбуждения.
— Не спится? — спросил он, и в его голосе была знакомая хрипотца, но теперь она заставляла мурашки пробежать по коже.
— Нет, — я сделала шаг внутрь, чувствуя, как ткань ласкает обнаженные бедра. — Я… я хотела поговорить.
Он молча указал на кожаный диван рядом. Я села, колени прижав друг к другу. Он поднялся и подошел, остановившись так близко, что я чувствовала тепло его тела.
— О чем поговорить, дочка? — Его пальцы коснулись моей щеки, затем медленно провели по линии челюсти к шее. Дыхание перехватило. Вся моя кожа вспыхнула, а низ живота сжался горячей, влажной пульсацией. Это было неправильно. Ужасно неправильно. Но я выгнула шею, подставляясь его прикосновениям.
— Я не знаю, — прошептала я, глядя на его губы. Стыд пылал на моих щеках, но я не отводила глаз. Он видел. Видел все.