Его руки на моих бёдрах были твёрдыми и влажными от пота. Я стоял на коленях на грубом ковре, уткнувшись лицом в подушку, которая пахла им — пряным табаком и горным воздухом. В комнате было душно, только шум вентилятора нарушал тишину.
— Расслабься, — его голос, обычно громкий и повелительный, сейчас звучал приглушённо, почти шёпотом, но от этого не менее властно. — Иначе будет больно.
Я кивнул, не в силах вымолвить слова. Стыд прожигал меня изнутри жарче любого желания. Я, мужчина, позволил другому мужчине… Но это «но» тонуло в пульсирующем возбуждении, в каждом прикосновении его пальцев, смазанных прохладным гелем. Он готовил меня, методично и безжалостно, и от этого методичного вторжения по спине бежали мурашки.
— Готовься, — предупредил он.
Я вдохнул, сжав пальцами ткань дивана. Первый толчок был огненным лезвием, вспарывающим меня надвое. Я вскрикнул, но звук застрял в горле. Боль, острая и неоспоримая, смешалась с чем-то невероятным — с чувством полной покорности, преодоления запретной границы.
— Дыши, — приказал он, замирая на месте.
Я дышал, сквозь слёзы, выдавившиеся из глаз. И постепенно боль начала отступать, превращаясь в непривычное, плотное распирание, наполняющее всё моё существо. Стыд начал растворяться, уступая место животному, всепоглощающему ощущению. Он двинулся снова, уже не так резко, и по моему телу прокатилась волна, от которой перехватило дыхание. Это было унизительно. Это было невыносимо. Я хотел только одного — чтобы это никогда не заканчивалось.