Его пальцы медленно скользнули вниз по моей спине, останавливаясь у резинки моих трусиков. Дыхание его было горячим на шее.
— Ты уверена? — прошептал он, и его голос, низкий и хриплый, заставил меня содрогнуться всем телом.
Я кивнула, прижавшись лбом к прохладному стеклу окна. Уверена? Нет. Я была в ужасе. Но желание, липкое и непослушное, пульсировало глубже, чем когда-либо. Оно было сосредоточено там, в запретном месте, о котором мы лишь намекали в полумраке.
— Боюсь, — выдохнула я честно, чувствуя, как жар стыда заливает щеки.
— Я знаю. Я буду медленно.
Он не торопился. Его пальцы, смазанные чем-то прохладным и скользким, ласкали, уговаривали, не вторгаясь, а лишь обещая. Каждое прикосновение было электрическим разрядом, смесью острого стыда и невыносимого возбуждения. Я скулила, когда один палец, всего лишь кончик, надавил на тугой мышечный бугорок. Боль была тупой, чуждой, но за ней последовала волна такого глубокого, животного удовольствия, что я вскрикнула.
— Видишь? — он водил пальцем по кругу, и все мое тело вздрогнуло в ответ. — Ты принимаешь это. Ты вся горишь.
Он был прав. Страх не исчез, но растворился в этом новом, всепоглощающем ощущении. Желание быть взятой там, полностью и без остатка, стало единственной мыслью. Я выгнула спину, немое предложение, мольба.
— Пожалуйста, — прошептала я в стекло, уже не зная, чего прошу — остановиться или продолжить. Но он понял.