Его губы обжигали шею, а рука под юбкой сжимала мою ягодицу так властно, что я вздохнула в его рот. Мы стояли в темном проеме между домами, в двадцати метрах от шумной улицы, и каждый всплеск смеха оттуда заставлял меня сжиматься внутри.
— Ты вся дрожишь, — прошептал он, и его пальцы скользнули ниже, к краю моих трусиков. — Боишься, что нас увидят?
— Да… Нет… — Я сама не знала, что говорю. Стыд полыхал на моих щеках, но между ног была мокрая, наглая жажда. Его палец, грубый и уверенный, надавил на запретное место поверх тонкой ткани. Я вскрикнула.
— Тише, — он прикусил мою мочку уха. — Хочешь, чтобы все услышали? Хочешь, чтобы знали, какая ты на самом деле?
Я могла только мотнуть головой, потеряв дар речи. Он расстегнул ширинку, и звук молнии прозвучал громче выстрела. Холодный воздух коснулся кожи, а потом — его тепло, твердость, прижатая к самой интимной, самой стыдной части меня. Рука смочила слюной, его пальцы скользнули, готовя меня.
— Вот так, — его дыхание сбилось, когда кончик нашел нужное, тугое место. — Прими. Прими, пока мимо люди идут.
И он вошел. Медленно, неумолимо, разрывая меня на части жгучей болью и невероятным, постыдным наслаждением. Каждый звук с улицы, каждый шаг теперь был частью этого. Я была выставлена на всеобщее обозрение, спрятанная в тени, и от этого было только невыносимее, только слаще.