Он прижал меня к стене ванной, грубо, по-армейски, и его губы нашли мои. Вода с его коротких волос стекала мне на лицо. Мы были пьяны — он, проездом на сутки, я, от счастья и тоски по нему.
— Скучал, черт, — прохрипел он, и его рука резко опустилась ниже пояса, сжимая меня через джинсы. Я застонал, забыв обо всем: о годах разлуки, о жене в соседней комнате, о том, что это «неправильно».
В спальне, на полу, он был уже безжалостен. Его пальцы, шершавые и уверенные, смазали меня чем-то из своего армейского рюкзака.
— Расслабься, — его голос был командой. И я подчинился, чувствуя, как горит лицо от стыда и желания.
Боль была острой, разрывающей. Я вцепился в ковер, сдерживая крик. Он вошел полностью, и мир сузился до этой жгучей, невыносимой полноты внутри.
— Тебе нравится, — это было не вопрос, а констатация. И он был прав. Сквозь боль пробивалась другая волна — низкая, гулкая, постыдное наслаждение от этой грубой силы, от того, что он взял меня, как вещь. Каждый его толчок отзывался во всем теле, смешивая унижение с животным восторгом. Я был его. На одну эту ночь — полностью.