Кожа его ладоней была горячей и шершавой на моих бедрах, когда он притягивал меня ближе. Шепот в темноте был густым, как мед: «Сегодня мы войдем в аналы истории». От этих слов по спине пробежала знакомая дрожь — смесь страха и острого предвкушения. Я кивнула, закусив губу, чувствуя, как все внутри меня сжимается и тут же тает от одного только его обещания.
Он не торопился, его пальцы, смазанные прохладным гелем, искали, ласкали, готовили. А я лежала, раскинувшись, уже вся — сплошное ожидание. Мысль о том, что сейчас произойдет, о той интимной летописи, которую мы пишем нашими телами, сводила с ума. «Я хочу, чтобы ты чувствовала каждое мгновение, каждое движение, когда мы войдем в аналы истории», — прошептал он, и его голос был полон такой темной нежности, что у меня перехватило дыхание.
Первое, начальное проникновение было огненным и бесконечно медленным. Я вскрикнула, впиваясь пальцами в простыни, и он замер, давая привыкнуть. А потом — движение. Постепенное, неумолимое, заполняющее все собой. И наступила та самая полнота, ошеломляющая и абсолютная, когда кажется, что занято каждое молекулярное пространство твоего тела. Мир сузился до точки соединения, до жара его живота у моей спины, до нашего прерывистого дыхания.
И когда волна первого шока сменилась нарастающей волной удовольствия, пришло облегчение — сладкое и победоносное. Да, именно так. Так и должно быть. В этом тихом стоне, в этом идеальном ритме, в этой запретной глубине. Мы и правда входили в аналы истории — нашей собственной, пылающей и безмолвной, где не было ни прошлого, ни будущего, только настоящее, острое, как боль, и сладкое, как грех.