Он вошёл в полупустой автобус поздно вечером, и я сразу почувствовал его взгляд. Я, семнадцатилетний, в наушниках и с рюкзаком, старался не смотреть в его сторону — взрослый, уверенный, с тяжёлыми глазами. Он сел рядом, хотя свободных мест было много. От него пахло дорогим одеколоном и чем-то опасным.
«Далеко едешь?» — его голос был низким, обволакивающим. Я что-то пробормотал, глядя в тёмное окно, но внутри всё сжалось в тугой, тревожный комок. Его рука легла на моё бедро, поверх джинсов. Я замер. Протест застрял в горле комом, смешавшись с внезапным, постыдным возбуждением.
«Не бойся», — прошептал он, и его пальцы нашли ширинку. Звук молнии прозвучал оглушительно. Я закрыл глаза, притворяясь, что этого нет. Что я не здесь. Его ладонь была тёплой и властной. Он наклонился ближе, губы коснулись уха: «Расслабься. Тебе же это нравится».
Это был не вопрос, а утверждение. И он был прав — моё тело предательски отвечало ему, стыд и желание сплелись в один неразрывный узел. Он ловко расстегнул мне ремень, джинсы сползли на бёдра. Я слышал только своё прерывистое дыхание и шум колёс. Потом холодное прикосновение смазки, его палец, настойчивый и неумолимый, нашёл то самое место. Боль, острая и обжигающая, пронзила меня, когда он начал входить. Я вскрикнул, вцепившись в сиденье передо мной, но он прижал меня к себе, заглушив звук. «Тише, всё хорошо», — его дыхание было горячим в моей шее. И внутри, сквозь боль, начало разливаться странное, запретное тепло, наполняя меня до самых краёв.