Его руки на моих бедрах были твёрдыми и влажными от пота. Я стояла, опершись о спинку дивана, чувствуя, как подол моей домашней юбки задрался выше талии. За спиной слышалось тяжёлое, прерывистое дыхание сына.
— Мам, ты уверена? — его голос был хриплым, полным желания и той же неловкости, что клубилась комком в моём горле.
Я кивнула, не в силах вымолвить слово. Стыд прожигал меня изнутри, но он был странным образом сплавлен с острым, почти болезненным возбуждением. Я чувствовала, как его пальцы, смазанные чем-то скользким и холодным, осторожно скользнули между моих ягодиц, искали, надавили…
— Расслабься, — прошептал он, и это прозвучало так не по-сыновьи, так по-мужски повелительно, что внутри всё ёкнуло.
Большой палец вошёл с лёгким сопротивлением, и я вскрикнула — не от боли, а от шока. От осознания того, куда именно. Тело вздрогнуло, но тут же ответило волной тепла, разлившегося по низу живота. Стыд отступил на секунду, затопленный грубой физиологией ощущения: он заполнял меня там, где я была пустой и запретной. Это было непривычно, тесно, не по-матерински.
— Вот так… — он вынул палец, и я почувствовала пустоту, хуже стыда. Потом — тупое, настойчивое давление чего-то большего. Головка его члена упиралась в сфинктер, требуя входа.
Я закусила губу, подавив новый стон. Мир сузился до этой точки контакта, до жара его тела за моей спиной и дикого, запретного знания: сейчас он войдёт в меня по-настоящему. Не как сын. Как мужчина.