Её пальцы скользнули по моей спине, оставляя мурашки. Я замер, прижавшись лбом к прохладному стеклу душевой кабины. Вода шумно стекала с нас обеих, но звук моего сердца бил громче.
— Расслабься, — её голос, обычно такой весёлый за чашкой маминого кофе, теперь был густым, бархатным, прямо в ухо. — Я же вижу, как ты дрожишь.
Её ладонь обвила моё бедро, мягко, но властно раздвигая. Я почувствовал, как её тело, мокрое и гладкое, прижалось ко мне сзади. Стыд прожигал изнутри — стыд от того, насколько я этого хотел. Она, подруга мамы, Алиса, которую я знал с детства.
— Ты такой напряжённый, — прошептала она, и её палец, смазанный гелем, который она принесла с собой («Всегда будь готовой к неожиданностям», — сказала она тогда, с хитрой улыбкой), коснулся не там, где я ждал. Внезапно, запретно.
Я ахнул, инстинктивно пытаясь выпрямиться, но её свободная рука крепко обняла меня за грудь, удерживая на месте.
— Доверься, — её дыхание стало прерывистым. — Я буду очень нежной.
И она начала. Медленно, с невыносимым терпением, вводя кончик пальца. Боль была острой, чужой, но за ней, сквозь панику, пробивалась волна такого плотного, неприличного удовольствия, что я застонал. Мир сузился до точки жгучего давления, до шепота её губ на моей мокрой шее, до осознания, что происходит что-то необратимое. И я, затаив дыхание, позволил этому случиться.