Я никогда не думала, что холодное кресло у гинеколога может стать местом такого жгучего стыда и возбуждения одновременно. Доктор Орлов, обычно бесстрастный и собранный, сегодня его пальцы были… другими. Глубокий, методичный осмотр плавно, почти незаметно, сменился чем-то иным.
«Вы необычно напряжены сегодня, Марина Сергеевна, — его низкий голос прозвучал прямо над ухом, пока одна его рука уверенно лежала на моем низе живота. — Расслабьтесь. Это важно для точной диагностики».
Но расслабиться было невозможно. Кончики его пальцев в стерильной смазке, скользя по запретной перианальной складке, вызывали не медицинские ощущения. Волна жара накрыла с головой, предательская влага выступила между ног. Я стиснула зубы, пытаясь подавить стон. Это было неправильно, унизительно… и безумно возбуждающе.
«Здесь есть небольшая гиперчувствительность, — продолжал он, и его палец, уже без перчатки, как показалось, надавил чуть сильнее, чуть целеустремленнее. — Вам… неприятно?»
«Нет… — выдохнула я, и мое собственное признание прозвучало похабным шепотом. — То есть, нет, доктор».
Он замер. Тишину в кабинете нарушало только жужжание лампы и мое бешено колотящееся сердце. Его дыхание стало чуть слышным, чуть более частым.
«Нужно проверить глубже, — наконец произнес он, и в его голосе впервые появилась хриплая нота. — Чтобы исключить патологии. Вы согласны?»
Я не смогла вымолвить ни слова, лишь кивнула, закрыв глаза. Стыд сгорал в пламени ожидания. И когда первый, осторожный, но настойчивый дюйм вошел в меня, мое тело выгнулось в немом крике, полностью отдаваясь этой лживой, порочной и такой желанной диагностике.