Его пальцы медленно скользнули вниз по моему позвоночнику, заставляя меня вздрогнуть. «Расслабься», — его голос, низкий и бархатный, обжег ухо. Я лежала на животе, уткнувшись лицом в подушку, а он возвышался надо мной, коленями раздвинув мои бедра. Воздух в спальне был густым, пахнущим нашим потом и его одеколоном.
Вся моя кожа горела от стыда и предвкушения. Я сама попросила об этом, шепотом, под покровом ночи, а теперь дрожала, как в лихорадке. Его ладонь легла на мою ягодицу, теплая и тяжелая, а затем кончик пальца, смазанный прохладным лубрикантом, коснулся самого сокровенного, запретного места.
Я ахнула, вцепившись в простыню.
— Боюсь, — вырвалось у меня шепотом, хотя между ног пульсировало влажное, настойчивое желание, противоречащее страху.
— Я знаю, — он наклонился, касаясь губами моего плеча. — Но я буду очень медленно. Доверься мне.
Осторожное, но неумолимое давление нарастало. Боль, острая и непривычная, заставила меня задержать дыхание. Но за ней, сквозь жжение, пробилось иное — чувство невероятной наполненности, вторжения, от которого перехватило дух. Стыд начал таять, растворяясь в животном любопытстве и нарастающем возбуждении. Каждый миллиметр его продвижения был мучительно медленным и невыносимо ярким.
— Так… хорошо? — его голос сорвался, выдавая его собственное напряжение.
Я не смогла выговорить ни слова, лишь кивнула в подушку, чувствуя, как внутри меня рождается новая, темная и сладкая история. Она только начиналась.