Его руки на моих бедрах были тверды и неумолимы. Я стояла, согнувшись над старой деревянной скамьей в сарае, пахнущем сеном и пылью, а за моей спиной тяжело дышал Николай, наш сосед. Стыд прожигал меня жарче, чем его взгляд, скользивший по моей обнаженной спине минуту назад.
— Расслабься, Ленка, — его низкий голос прозвучал прямо у уха, грубый от желания. — А то будет больно.
Я кивнула, не в силах вымолвить слова. Мысль о том, что я, сорокатрехлетняя женщина, согласилась на это здесь, в заброшенном сарае, пока муж в городе, сводила с ума. Но его настойчивость, эти долгие взгляды через забор, тайные прикосновения при встрече… Что-то во мне, давно уснувшее, отозвалось диким, влажным ответом.
Он нанес масло — оказалось, он принес его с собой, — и его пальцы, уверенные и грубоватые, нашли то место. Я вскрикнула от неожиданности и острого, непривычного вторжения.
— Видишь? — прошептал он, и в его голосе слышалась улыбка. — Ты уже вся горишь.
И он был прав. Стыд и страх смешивались с животным возбуждением, пульсирующим в самой глубине. Когда он убрал пальцы и я почувствовала тупой, давящий натиск чего-то большего, мир сузился до этого жгучего, распирающего ощущения. Было тесно, непривычно, почти больно. Я впилась пальцами в шершавое дерево скамьи.
— Господи, — вырвалось у меня хрипло. — Николай…
— Терпи, — он вошел глубже, заполняя меня с невероятной, пугающей полнотой. И вдруг боль отступила, сменившись странной, всепоглощающей остротой. Каждое его движение отзывалось эхом во всем моем теле. Я закусила губу, чтобы не закричать, но это уже был не крик боли.