# Начало истории
Дым сигарет еще висел в воздухе, смешиваясь с ароматом дорогого коньяка, когда ее взгляд нашел меня через всю гостиную. Мы были чужими в этом доме — гости на чужом празднике, актеры в не своей пьесе. Но томление, которое висело между нами с первого тоста, было нашим общим секретом.
Ее муж, мой старый друг, громко спорил о политике у камина. А она, Лика, скользнула пальцами по краю бокала, и этот жест был понятнее любых слов. Когда наши пальцы случайно соприкоснулись у холодильника, пока я искал лед, дрожь пробежала по моей коже. Она приоткрыла дверь в кладовку, будто показывая, где стоят бокалы, и ее шепот обжег мне ухо: «Здесь тихо».
Темнота кладовки пахла лавандой и соблазном. Ее губы нашли мои без проблеска нерешительности. Это было начало одной из тех анал с чужой женой в гостях рассказы, что рождаются из молчаливого согласия двух тел. Мои ладони скользнули под ее шелковое платье, ощущая жар кожи. Она отвела голову назад, обнажив шею, и прошептала: «Я хочу… чтобы было по-другому».
Из сумочки она достала маленький флакон. Смазка блестела на ее пальцах в луче света из-под двери. Ритуал подготовки был медленным, почти мучительным, каждый прикосновение усиливал пульсацию внизу живота. Она повернулась, опершись о полку с банками, шелк платья зашелестел на бедрах.
Первый толчок — и мир сузился до точки невероятного соединения. Ее сдавленный стон утонул в грохоте смеха из гостиной. Каждое движение было клятвой, каждое дыхание — нарушением всех правил. Я слышал, как где-то там, за тонкой дверью, ее муж рассказывал анекдот, а мы создавали свою анал с чужой женой в гостях рассказы — историю запретного экстаза.
Ее тело приняло мой ритм, волны удовольствия смывали все условности. Я чувствовал каждую пульсацию внутри нее, каждую дрожь, пробегавшую по ее спине под моими ладонями. Она закусила губу, чтобы не закричать, когда экстаз начал подниматься из глубины, сметая все на своем пути.
И в этот момент, в такт нашим движениям, я понял: это станет одной из тех анал с чужой женой в гостях рассказы, которые вспоминаются годами — не деталями, а остротой запрета, вкусом чужого порога и молчаливым согласием двух тел, решивших стать соавторами греха.