Он прижал меня к холодному окну, а за стеклом лил настоящий золотой дождь — свет фонарей дробился в мокром асфальте и стекал по стеклу. Его дыхание обжигало шею, рука плотно обхватывала талию, прижимая так, что я чувствовала каждую пуговицу его джинс сквозь тонкую ткань платья.
— Ты вся дрожишь, — прошептал он губами у самого уха, и по спине пробежали мурашки. — Боишься?
Я отрицательно мотнула головой, хотя внутри все сжималось от смеси страха и дикого возбуждения. Его пальцы нашли подол, медленно, неумолимо задрали его. Воздух коснулся обнаженной кожи.
— Мы же… не делали так раньше, — вырвалось у меня сдавленно.
— Сегодня — сделаем, — его голос был низким и властным. Он не спрашивал. Левой рукой расстегнул пряжку ремня, правой продолжал удерживать меня в неподвижности. Стыд обжигал щеки — мы были на виду у всего ночного города, но эта мысль лишь раскаляла сильнее. Я почувствовала, как он, смазав пальцы, касается самого запретного, нетерпеливо и уверенно. Тело вздрогнуло от неожиданного ощущения — острого, чужого.
— Расслабься, — он ввел кончик пальца, и внутри все сжалось в тугой, болезненный узел. Но за болью, сквозь нее, пробивалась странная, глубокая волна удовольствия, когда он начал нежно двигать им. Дождь за окном превратился в золотую пелену, мир расплылся. Я издала стон, которого сама от себя не ждала — сдавленный, постыдный.
— Вот так, — одобрил он, и я услышала, как он направляет себя. Ожидание стало невыносимым, живот свело от спазма предвкушения.