Я замерла в дверях его комнаты, затаив дыхание. Сын спал, спина обнажена до пояса, простыня сползла. Мое сердце колотилось так громко, что, казалось, разбудит весь дом. Я пришла поправить одеяло, как делала это всегда. Но сейчас все было иначе.
Я села на край кровати, рука сама потянулась погладить его теплую кожу на плече. Он вздрогнул, проснулся не сразу.
— Мам? — его голос был густым от сна. Он повернулся, и в лунном свете я увидела его взгляд: сонный, но уже осознающий. Он видел мое лицо, мой открытый халат, мое безумие.
— Я… я не могу больше, — вырвалось у меня шепотом, полным стыда и желания. Мои пальцы дрожали, касаясь его щеки.
Он не отстранился. Его рука накрыла мою, прижала ладонь к своей груди, где билось сердце — так же часто, как мое.
— Я знаю, — прошептал он в ответ. Его другая рука скользнула мне на талию, притянула ближе. Я почувствовала его возбуждение сквозь тонкую ткань моей ночнушки. Стыд сжег мне щеки, но тело, предавшее меня давно, выгнулось навстречу.
— Только не… как обычно, — выдавила я, закрывая глаза, чувствуя, как его губы касаются моей шеи. — Я… я хочу по-другому. Чтобы было совсем по-другому.
Он замер на мгновение, потом его дыхание стало горячее у моего уха.
— Ты уверена?
В его голосе не было удивления, только хриплое напряжение. Я могла только кивнуть, теряя последние остатки разума в этом сладком, запретном огне.