Кожа под его пальцами все еще помнила вчерашний жар. Он разбудил меня этим утром не поцелуем, а долгим, изучающим взглядом, скользнувшим по моей спине, будто читающим невидимые строки. В воздухе висело то самое томление — густое, сладкое, от которого сводило живот. Мы не говорили ни слова, но его ладонь, легшая на мое бедро, была целым манифестом. Он напоминал мне без слов о нашем вчерашнем решении, о том шепоте в темноте, когда мы договорились стереть границы. Это была прелюдия к нашей грязный анал истории, истории, которую мы собирались написать вместе, каждая деталь которой должна была быть выжжена на кончиках нервов.
Он достал флакон, и тихий щелчок крышки прозвучал громче любого признания. Смазка была холодной каплей на его пальцах, контрастирующей с пылающей кожей у моего входа. Я зажмурился, погружаясь в волну предвкушения, острого и терпкого. Его палец, медленный и неумолимый, начал ритуал расслабления, кружась, растягивая, готовя меня. Каждый мой вдох становился глубже, а тело, сначала напрягшееся инстинктивно, начало сдаваться, открываться, превращаться в податливый воск под его руками. В этой тишине, нарушаемой только нашим дыханием, рождалась самая откровенная из наших грязный анал истории — та, где стыд растворялся в дрожи предстоящего проникновения, а обещание боли смешивалось с пьянящим обещанием запретного наслаждения.