Жара в ауле всегда была особенной — густой, пряной, пропитанной запахом нагретой глины, полыни и тёплого овечьего молока. Но в тот вечер она казалась мне сладким удушьем, обволакивающим кожу, как обещание. Мы сидели на плоской крыше его дома, глядя, как солнце тонет за горами, окрашивая небо в цвета спелого граната. Расстояние между нашими телами было ничтожным, и каждый его вдох я чувствовала кожей спины.
Его рука, шершавая от работы, медленно скользнула под мою лёгкую кофту, и я замерла. Шёпот, смешавшийся с шелестом вечернего ветра, обжёг мне ухо: «Ты же слышала эти анал в ауле рассказы? Те самые, что шепчутся у колодца?» От его слов по спине пробежала дрожь, не от страха, а от предвкушения. Я кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Мой мир сузился до прикосновения его пальцев к моему животу, до горячего дыхания на шее.
«Я хочу, чтобы наша история стала самой жаркой из всех анал в ауле рассказы», — прошептал он, и его губы коснулись моего плеча. Всё внутри меня сжалось, а потом рассыпалось волной тепла. Он уложил меня на разостланный палас, и его ладони, твёрдые и уверенные, помогли моему телу расслабиться. Когда первый толчок, медленное и властное проникновение, разорвал границу, я вскрикнула, впиваясь пальцами в узор ковра. Это была не боль, а преодоление, рождение нового ощущения, которое тут же сменилось всепоглощающим блаженством.
Он двигался с терпеливой, почти невыносимой нежностью, каждый его толчок доводил до исступления. Я тонула в этом ритме, в этом экстазе, рождённом под усыпанным звёздами небом аула. И в голове пульсировала лишь одна мысль: да, теперь я понимаю, о чём те шепчущиеся анал в ауле рассказы. Они — про это. Про полное растворение, про то, как можно сгореть и возродиться в тишине горной ночи.